— Вы ошибаетесь. — Чтобы их разговор никто не мог подслушать, Артемис подалась ближе к герцогу и тотчас ощутила исходивший от него запах леса, никак не подходивший этой богато украшенной комнате. — Его обвинили в убийстве трех человек, но он этого не делал.
Тут на лице герцога появилось снисходительное выражение, которое она видела и раньше — видела и ненавидела.
— Ваша преданность брату достойна похвалы, но доказательства неоспоримы. Когда его обнаружили, на нем была кровь, а в руке он держал разделочный нож.
Чуть отодвинувшись, Артемис с удивлением посмотрела на собеседника. Про кровь, как и про нож, было хорошо известно, — но разделочный нож…
— Вижу, ваше расследование было очень обстоятельным.
— Естественно. Неужели вы думали, что оно могло быть иным? — Уэйкфилд вдруг пристально посмотрел на нее, и сейчас его глаза были необычайно холодными. — Вероятно, следует напомнить вам, мисс Грейвс, что у меня есть твердое правило получать то, что мне требуется. В данном же случае мне требовалась точная информация.
Артемис вздохнула. Ей очень хотелось просто встать и уйти, но она не могла этого сделать, не устроив сцены.
— Что ж, ваша светлость, вам, пожалуй, следует знать, что я не намерена оставлять за вами поле боя.
— Тогда берегитесь, мисс Грейвс. — Он смотрел на нее все так же пристально.
К счастью, в этот момент высокая и протяжная нота возвестила об окончании исполняемой Пенелопой баллады, и этот пронзительный и визгливый звук буквально оглушил слушателей, так что прошло несколько секунд, прежде чем мужчины зааплодировали.
— Просто изумительно, — громко произнесла Артемис. — Быть может, на бис…
— О, но у моего брата великолепный голос, — перебила Феба, бросив на Артемис укоризненный взгляд. — Максимус, ты споешь для нас?
Пенелопа чуть нахмурилась, очевидно, недовольная тем, что лишилась всеобщего внимания.
— Никто не захочет слушать меня, — запротестовал Максимус.
— Мне действительно больше нравится нежный женский голос, чем низкий мужской, — объявил Скарборо.
— Возможен дуэт, — прищурившись, предложил Уэйкфилд. — Феба, я уверен, знает некоторые из песен, ноты которых есть в шкафу.
Он встал, подошел к украшенному витиеватой резьбой шкафу и начал доставать ноты, вслух читая названия, чтобы Феба могла выбрать то, что знала наизусть.
Когда же герцог попытался сам выбрать песню, Феба фыркнула и сказала, что женская партия здесь предназначена для контральто, а у Пенелопы сопрано.
Тут слушатели заволновались, слегка напуганные перспективой прослушать еще одно выступление Пенелопы, но слова Фебы успокоили их.
— Что ж, тогда придется мне исполнить женскую партию. Честно говоря, это не повлияет на пение Максимуса, раз он согласился. — И тотчас же, не дав герцогу времени на то, чтобы сбежать, она взяла на клавикордах начальные ноты.
Артемис сложила вместе ладони и зажала их между коленей. Феба, без сомнения, заставила брата петь только для того, чтобы помешать еще одному выступлению Пенелопы. Артемис — как и все остальные гости — не ожидала от герцога особого таланта, и по окончании этого дуэта она собиралась загнать его в угол и заставить…
Тут он запел, и Артемис затаила дыхание.
Голос герцога, низкий, но чистый, трогал ее до глубины души и заставлял трепетать от восторга; в какой-то момент Артемис даже поняла, что непроизвольно разинула рот. Да-да, у Уэйкфилда был голос, который мог заставить ангелов — или демонов — рыдать. И это был не тот голос, который вызывает восхищение лишь ненадолго — например, в последнее время в Лондоне был в моде неестественно высокий мужской голос, — нет, такой голос всегда будет пленять: голос густой, сильный, с мощной вибрацией на низких нотах. Она могла сидеть и слушать Максимуса часами.
Но герцог Уэйкфилд, по-видимому, не сознавал, в какое волнение привело гостей его пение. Держа в одной руке ноты, по которым пел, он слегка склонился к Фебе и положил ей на плечо другую руку; когда же они вместе преодолевали особенно сложный пассаж, сестра ласково ему улыбалась, и он улыбался ей в ответ — открыто, искренне, с любовью.
Может, он всегда был бы таким, если бы не являлся герцогом Уэйкфилдом? Да, возможно, был бы сильным, но не холодным, не обремененным необходимостью господствовать и командовать — был бы любящим и счастливым?
Мысль о таком мужчине казалась необычайно заманчивой. Представляя себе такое идеальное существо, Артемис поймала взгляд герцога и вдруг поняла, что он — такой, какой был сейчас, со всеми своими недостатками, — именно тот мужчина, о котором она мечтала. Ей хотелось подчинить его властную натуру, хотелось убежать с ним в лес, чтобы вовлечь в те игры, которые они сами же и придумали.
А его холодность?..
Артемис очень хотелось растопить его холод и превратить в тепло, которое затопило бы их обоих.
Лежа на грязной соломе, Аполло прислушивался к стуку сапог надзирателей. Для обходов было слишком поздно, обитатели этого ужасного места уже получили свой скудный ужин — заплесневелый хлеб и затхлую воду, — и освещение почти везде было погашено. Так что у надзирателей не было абсолютно никакой причины явиться сюда, кроме как ради развлечения.
Аполло вздохнул и, стараясь найти более удобное положение, пошевелился, звякнув при этом цепями. Вчера привели нового обитателя — вероятно, молодую женщину. Устройство камер не позволяло ему видеть соседей, и он видел только камеру, расположенную через проход — напротив его собственной. Ее занимал мужчина, у которого была какая-то кожная болезнь, и кожа его имела поразительное сходство с лишайником на камне.