Отложив лист в сторону, она увидела угол тонкой книжки, выглядывавший из-под ближайшей стопки. Осторожно вытащив книжку, взглянула на заголовок — это был трактат о рыбной ловле. Как странно… Неужели у Максимуса находилось время на рыбалку? Нет, наверное. От этой мысли ей стало немного грустно. Устроившись с книгой в одном из глубоких кресел у камина, Артемис начала читать, а обе собаки улеглись у ее ног.
Книжка оказалась на удивление занимательной, так что Артемис потеряла представление о времени. Когда же случайно подняла голову, то увидела Максимуса, стоявшего на пороге спальни. Прислонившись к дверному косяку, он наблюдал за ней… возможно уже довольно долго.
— Который час? — спросила она, заложив книгу пальцем, чтобы запомнить место.
Склонив голову к плечу, герцог посмотрел в сторону камина, и Артемис увидела на каминной полке часы.
— Как вы поздно вернулись, — пробормотала она.
— Я часто так возвращаюсь. — Он пожал плечами и пошел обратно в спальню.
Отложив книжку, Артемис встала и отправилась вслед за ним, оставив спящих собак в гостиной. На нем были те же сюртук и жилет, в которых он ужинал дома с Фебой, и Артемис, сев в одно из кресел, смотрела, как Максимус снимает сюртук.
— Вы уходили как Призрак?
— Что?
Ей так и хотелось закатить глаза — как будто нельзя было догадаться, где он был все это время.
— Вы развлекались как Призрак Сент-Джайлза?
— Да. — Он снял парик и водрузил его на подставку, а потом достал из сапога небольшой кинжал и положил его на комод.
— Вы всегда носите его с собой? — удивилась Артемис.
— Нет. — Он немного помолчал. — Это память о сегодняшней ночи.
Значит, он сражался? Спас еще какую-то несчастную женщину, на которую напали в Сент-Джайлзе? А может, он кого-то убил этой ночью?
Она всматривалась в его лицо, но в этот момент на нем ничего невозможно было прочитать — его выражение было таким же недоступным, как запертая комната.
За сюртуком последовал жилет, который был небрежно брошен в кресло, стоявшее напротив того, в котором сидела Артемис. Она раньше думала, что обычно Крейвен помогает ему раздеваться — так ведь принято у большинства аристократов, — но движения Максимуса, несомненно, были вполне привычными.
Артемис по-прежнему молчала, и герцог, наконец, взглянув на нее, со вздохом проговорил:
— Я преследовал одного негодяя — возможно, того, кто убил моих родителей. Я думал, что наконец-то нашел его… — Он снова вздохнул и покачал головой. — Но у меня ничего не вышло. Я остался ни с чем — как и во все другие ночи, когда отправлялся на поиски. Я даже не смог приблизиться к нему настолько, чтобы узнать, действительно ли это тот самый человек.
Он резким движением сбросил рубашку, обнажив широкие плечи. «Сколько же раз он возвращался по ночам домой, потеряв то, что казалось путеводной нитью, ведущей к убийце его родителей?» — думала Артемис, глядя на него.
— Ни слова сочувствия? — Взяв с туалетного стола кувшин, он налил в таз воды для умывания.
— Разве какие-то мои слова что-нибудь изменят? — Она смотрела, как герцог умывался.
Стоя спиной к ней, он замер, наклонившись над тазом, и только вода капала с его подбородка.
— Как это понимать?
Поежившись в своем кресле, Артемис подобрала под себя ноги и краем шали накрыла голые лодыжки.
— Вы уже много лет занимаетесь поисками, тайно и в одиночку, и делаете это, не получая ни похвалы, ни осуждения. Вы сами выбрали это для себя, ваша светлость, и я сомневаюсь, что какие-либо мои слова повлияют на вас.
Он, наконец, пошевелился и, повернув голову, взглянул на нее.
— Не называй меня так.
— Как?
— Ваша светлость.
Артемис невольно вздрогнула, и почему-то от этих слов ей захотелось расплакаться. Он теперь… что-то значил для нее, — но все было ужасно сложно и становилось еще сложнее из-за его титула и всего, с ним связанного. Ох, она не переживет, если будет виновата в страданиях своей дорогой кузины. Пусть бы он лучше был другим человеком — каким-нибудь адвокатом или торговцем. Тогда он не интересовал бы Пенелопу, и они могли бы пожениться. Она вела бы его хозяйство и готовила бы для него… и тогда все было бы намного проще.
И тогда он принадлежал бы только ей одной.
Герцог молча повернулся к комоду, взял с него обрывок фланели, намылил его и, подняв руку, так что мускулы на спине весьма эффектно заиграли, потер бок и подмышку.
Потом, смочив фланель в тазу, он повторил ту же процедуру с другого бока. И только после этого, наконец, оглянулся на Артемис — как раз в тот момент, когда она опять поежилась.
Бросив фланель в таз и подойдя к камину, герцог поворошил угли, чтобы огонь разгорелся сильнее, потом, достав из гардероба бархатное покрывало, вернулся к Артемис.
— Нужно было сказать, что тебе холодно, — произнес он, с невероятной нежностью укутывая ее ноги.
— Ваша вода холодная. У вас это не вызывает неудовольствия? — пробормотала она.
— Холодная бодрит. — Он пожал плечами.
— Тогда принесите сюда вашу фланель.
Герцог с удивлением посмотрел на нее, но подчинился.
— Повернитесь и станьте на колени, — распорядилась она, взяв у него ткань.
Он многозначительно приподнял бровь, и Артемис осознала, что приказала герцогу стать перед ней на колени. Но разве сейчас он был герцогом? Сейчас он — Максимус, ее любовник Максимус…
Повернувшись, он опустился, и отблески огня в камине играли на его широкой спине. Артемис же медленно провела мокрой тканью между его лопаток. Максимус чуть наклонился вперед, и она осторожно провела фланелью по влажным волосам у него на затылке, а потом вниз, по спине. Тут он вдруг вздохнул и проговорил: